Страница сайта Телкова М.В. © 2002, 2003, 2024 -
Признаюсь, меня возмутило покаяние уренгойских школьников за гибель в советском плену немецких военнопленных (мол «погибли молодые невиновные люди, не желавшие воевать» и т.п.), которое они озвучили в немецком Бундестаге в ноябре 2017 года… Они каялись как бы за страну и народ, - но им такого права никто не давал! Во всяком случае - от имени народа. В ответ я решил написать о том, как пострадали от войны НАШИ люди - на примерах нескольких судеб очень хорошо известных мне людей.
- Молодеж, к сожалению, и плохо образована, и забывает, и под воздействием растляющих СМИ уже «утрачивает чутьё»... Да и немало развелось прощелыг всякого рода, ищущих сугубо личную, причем мелкого рода выгоду.
Поэтому стоит напомнить что было, и сколько, и чем заплачено за их относительную беззаботность.
Прежде всего: оба моих деда - воины, погибшие в боях за Отечество. Папин папа, Телков Павел Фёдорович (1906 г.р.), призванный в действующую Армию в сентябре 1941 года, без вести пропал в декабре 1941 года под Ленинградом, мамин папа, Павлюков Василий Сергеевич (1906 г.р.), - призванный в действующую Армию 30 июня 1941 года, погиб 23 января 1945 года под Кёнигсбергом... Мои бабушки, Ксения Васильевна Телкова и Евдокия Степановна Павлюкова, мои родители и их сестры, тогда еще дети, были сельскими «тружениками тыла», изо всех своих сил «крепившие фронт». Это они (поколение наших дедов и отцов) - голодавшие, холодавшие, испытавшие неимоверную боль от потери самых близких им людей - ценой многих собственных жертв, ограничений и сверхчеловеческих усилий, - ПОБЕДИТЕЛИ в той страшной войне. Они (поколения наших дедов и отцов) и ПОДНЯЛИ нашу страну из руин…
Так, мой папа, Телков Василий Павлович (1929-2000 гг.), уже c 12 лет работал молотобойцем в сельской кузнице, замещая отца-кузнеца, ушедшего в 1941 году на фронт. Вдумайтесь: 12-ти летний мальчишка работал молотом в кузне по-взрослому, замещая отца!
Моя мама, Евгения Васильевна Телкова (в девичестве Павлюкова) (1929 – 2014 гг.), со своих 11 лет, взяла на себя обязанность старшей дочери в крестьянской семье и "тянула" за собой 3-х младших сестрёнок, по-сути воспитывала и обеспечивала их до взрослого состояния...
Мои бабушки, рязанские крестьянки, имели каждая по 4 малолетних детей, старшим из которых в начале войны было по 11-12 лет (мои будущие мама и папа), - были стахановками, т.е. они регулярно вырабатывали две рабочие нормы в своих колхозах! - Ибо был тогда клич "Всё для фронта - всё для победы!" – И так действительно было, - потому что в каждой семье был свой воин, а иногда и несколько, кто бились в смертельной схватке с врагом. Поэтому та война была делом не только общественным, но и личным. И сельские дети школьного возраста тогда работали в колхозах - каждый должен был отработать на полевых работах за лето по 60 трудодней... Но работали и больше – по необходимости таких работ в колхозах.
Мама вспоминала, что особенно тяжело детям было работать по ночам, - а работали по ночам для того, чтобы не потерять ни зернышка, - ведь днём в жару зерна высыпались из колосьев уже скошенной пшеницы. И дети по двое таскали на себе "носилки" из 2-х жердей, на которые накладывали по 13 тяжеленных снопов пшеницы - и складировали снопы в скирды. Очень тяжело было работать на табаке - от ядовитых испарений у детей кружилась голова. Тяжело было работать и на помидорных полях в июльскую сорокаградусную жару...
Мама рассказывала, что моя бабушка Дуня, Евдокия Степановна Павлюкова (1906 г.р.), приходила с работ в поле на обед домой "без рук и без ног", только купалась в небольшом прудке ("сажелке" – прудке для полива огорода) и замертво падала поспать хоть полчаса. В это время ее 4-х летняя дочка Раечка вязала свясла (жгуты) из соломы (ими перевязывают снопы пшеницы), чтобы потом ее маме быстрее работать в поле, не тратя времени на вязание свясл. - Моя бабушка Дуня давала 2 рабочие нормы регулярно (и до войны)! Так даже малые дети тогда боролись за нашу будущую Победу!
Вдумайтесь в это и прочувствуйте, друзья мои! А у меня слёзы наворачиваются на глаза, когда я пишу эти строки...
По своей инициативе сельские женщины шили, вязали и отсылали на фронт бойцам Красной Армии посылки с кисетами для табака, шерстяными носками и варежками (не простыми, - не как обычно с одним отдельным – большим, а с двумя отдельными – большим и указательным пальцами – чтоб держать оружие и давить на спусковой крючок винтовки или автомата). (Помню также, что в моем детстве, в 1960-е, я был в восторге, когда моя бабушка Дуня связала мне, мальчишке из провинциального рязанского городка, такие варежки! Я носил их и воображал - как я бьюсь «с немцами»! Да мы все тогда были воспитаны патриотами с детских лет - мы играли в войну и сражались с фашистами! Да, так было!).
И сколь низко мы пали ныне! И как ненавистны мне те, кто продал и предал такую страну и таких людей!
Но не на пустом месте и не просто так всё случилось, поэтому продолжу...
Колхозники тогда платили натуральный налог со своего личного хозяйства. Полагалось сдать столько-то кг мяса, столько-то литров молока, столько-то яиц, шкур овец, пера птицы, яблок, табака и др. Всё сдавали "по твердым государственным ценам" - то-есть почти за бесценок, за сущие копейки... Но это было нужно стране! И все это понимали... Так что во время войны крестьяне жили очень трудно и голодно. По рассказам моей тетушки Шуры, молоко от своей коровы и не пили сами – его давали заболевшим, а в основном всё продавали на рынке, чтобы заработать хоть какие-то деньги на самые насущные нужды...
И вот пример: как-то в середине войны моя прабабушка Федосья Васильевна, мама Василия Сергеевича Павлюкова, моего деда, воевавшего в это время на фронте, нашла завалявшийся кусочек сахара в кармане какой-то одежды, и разделила этот кусочек сахара на 3-х младших внучек. Самая младшая, Галя, родившаяся в июле 1941 года, сахара никогда не видела и не слышала такого слова; своей 14-летней сестренке Жене, пришедшей домой в деревню из техникума в г. Скопине она похвасталась так: "Бабушка нас угостила чем-то СЛАДКИМ - КАК СВЁКЛА и БЕЛЫМ КАК СНЕГ"...
- Об этом мне ещё в детстве рассказала моя мама, Евгения Васильевна, та самая Женя.
Чтобы как-то свести концы с концами, молоко от своей коровы продавали на рынке; и дети: Женя, Шура, Рая, - носили в Скопин на рынок "кислушку" - простоквашу, причем каждая несла на себе по 3 3-х литровые банки, из села Великая Лука нынешнего Кораблинского района в райцентр г.Скопин, за 20 км! Вставали в 4 утра и шли к началу работы рынка, а вечером, распродав кислушку и купив продукты, возвращались. Старшей- Жене во время войны было 12-16, младшей - Рае - 7-11 лет.
Жили трудно, но понимали, что несмотря на все тяготы, порой нелепости, страшные физические перегрузки, - власть народная, и тому, кто достаточно трудолюбив и умён - открыты пути и к образованию, в том числе высшему, и к любым профессиям и чинам. Поэтому в искреннем порыве наши люди яростно сражалась и работали не покладая рук, чтобы приблизить ДЕНЬ ПОБЕДЫ!
Так было!
Можно ли это забыть?!
Можно ли простить их мучителей?!
Можно ли простить звериную жестокость, чудовищно-шизоидное возвеличение их собственной германской нации, вплоть до культа "белокурой бестии", с одновременным презрением к нам, русским, как к «недочеловекам», - которые проявили враги по отношению к НАШИМ родным и близким, к Отечеству нашему?! – Уже забыты ли 27 миллионов погибших?!!! (А в Википедии приводят оценки, что на самом деле во время ВОВ погибло 43 млн наших людей! - Каждый 4-ый житель СССР! Моя оценка - опрос 5 коллег на работе - НИИ ФХМ, в 2019 году, русских из Центральной России, - дал гибель каждого 4-го из их семей (выборка - небольшая, но это 10 независимых семей) во время ВОВ, - что в масштабах страны при распространении этой пропорции на всё население СССР приводит именно к 43 млн погибших... Впрочем, я встречал и таких, у кого во время ВОВ не погиб никто, - но это редкость. И поразительная хитрожопость - один мой состудент рассказал, что его дед, узнав о войне, тут же пошел и устроился охранником в лагерь - в Красноярском крае их было много тогда и так избег призыва на фронт - были и такие экземпляры, потомки которых бурно расцвели в 1980-х... - Но это уже другая песнь).
Зарубцевались ли раны, нанесенные той страшной войной?! Насколько известно мне, поколение участников войны, поколение их детей - «детей войны» и поколение «внуков войны», к которому принадлежу и я, - ни зверств оккупантов, ни тяжелейших испытаний наших людей во время Великой Отечественной войны НЕ ПРОСТИЛИ. Да этого и нельзя прощать! "Простить и забыть" это может либо недоумок, либо предатель. Но прежде всего - надо ЗНАТЬ и ПОМНИТЬ, как всё было на самом деле.
Сейчас я расскажу о своем тесте, Болычевцеве Владимире Глебовиче (1924 – 2013 гг.), который воевал и провел 1,5 года в немецком плену (сентябрь 1943 - апрель 1945 гг.).
Расскажу по рассказам тестя и по его воспоминаниям, напечатанным на печатной машинке Владимиром Глебовичем Болычевцевым лично.
Кроме воспоминаний Владимира Глебовича, я добавил сюда несколько эпизодов, рассказанных мне в 2018 году Александрой Николаевной Головиной. Владимир Глебович и Александра Николаевна жили в одном селе Теребуж в Курской области во время войны.
Фото 1. Владимир Глебович Болычевцев, 1980-е годы, фото сделано для доски почёта «Они сражались за Родину» (принятой в очень многих организациях в советское время и располагавшейся, как правило, на почётном месте - при центральном входе или в холле).
Болычевцев Владимир Глебович (1924 - 2013 гг.) перед началом войны закончил 9-ый класс средней школы в г. Курск, где он жил с родителями. Папа Владимира Глебовича, Глеб Леонидович, помимо преподавания музыки в школе, также был исполнителем и дирижером в местной филармонии. Известие о войне Владимир Глебович встретил в селе Теребуж Курской области, где его родители за несколько лет до этого купили небольшую хатку и отдыхали тут в летние месяцы. Село это для них было родовым, - оттуда вышли их предки.
Надо сказать, что Курская область – это уже порубежный русский край, где от века соприкасались разные племена и культуры: и Московская Русь с её суровыми синеглазыми воинами - порубежниками «детьми боярскими», и малоросские «многоумные» «хохлы», и своенравные и гордые поляки, и потомки кочевых степных тюрок, оставившие наследие в виде «кавказских» лиц многих местных жителей… Потомки всех их тут ужились, переженились, и "от века" считают себя по-настоящему русскими.
Земля и климат здесь щедрые – чернозем и начинающийся мягкий юг! Поэтому так богато тут литературно-художественное наследие: для писателей Бунина, Фета, Носова, Асеева, Аркадия Гайдара, выдающегося актера Щепкина, художника-новатора Малевича, известнейшей исполнительницы русских песен Плевицкой (урождённой Винниковой), композитора Свиридова, – места эти были родными! Москва и Питер оттягивали местную творческую молодежь, но интерес к художественной жизни тут был велик всегда.
Болычевцевы были одной из коренных семей этого края, неразрывно связанных с ним духовно-эмоциональными связями, а также исторической памятью многих своих поколений. Город Курск привлекал Болычевцевых своей артистической жизнью, тут они трудились; курская же провинция – влекли их неспешным и естественным сельским бытом, близостью и щедростью природы… С осени по весну они жили в Курске, летом –
в их родовом Теребуже. В этом состоянии Болычевцевых застала война.
В своих воспоминаниях Владимир Глебович описывает смятение, царившее в Курске при приближении немцев.
«Власти» срочно эвакуировали на восток все материальные ценности. В том числе и личные, увозили всё, вплоть до фамильных фикусов. На вопрос жителей, куда же те уезжают и как быть остававшимся в городе, отвечали: «Мы там нужнее, а вы уж здесь оставайтесь, оставайтесь».
- Железные дороги были забиты военными эшелонами, мест на отходившие поезда не хватало, - для получения права на эвакуацию нужно было разрешение и соответствующие документы.
Истребительные батальоны, наскоро набранные из юнцов-допризывников, при приближении немцев сжигали оставшиеся склады продовольствия и зернохранилища, чтоб те не достались врагу. Один из друзей Владимира Глебовича по школе был зачислен в такой истребительный батальон. Заходили и за ним, чтобы его забрать в их команду, но не застали дома. Когда немцы подошли к Курску вплотную, этот истребительный батальон был брошен на оборону города. И необстрелянные, плохо вооруженные юнцы практически все погибли в сражении с закаленными воинами вермахта, к тому времени уже прошедшими всю Европу…
Перед своим уходом из Курска власти ссЫпали не эвакуированные на восток запасы круп, муки, сахара в реку Тускарь, в неё же вылили цистерны запасов растительного масла, – а жители пытались что-то из этого собрать и спасти для себя… Во время короткого безвластия какие-то люди спешно растаскивали оставшееся бесхозное добро, разбивали на доски общественные сараи – запасались на грядущее лихолетье. Всё это производило гнетущее впечатление.
Получив наконец документы на эвакуацию, Болычевцевы погрузились в отходящий на восток поезд. Произошло это в середине сентября 1941 года, когда немецкие войска уже вплотную приблизились к городу. Однако, эта попытка оказалась неудачной - немецкие самолеты атаковали и разбомбили вначале впереди шедший, а затем и их поезд. Было много убитых и раненых. Немецкие самолеты возвращались несколько раз и на бреющем полете из пулеметов расстреливали безоружных пассажиров, мирных жителей, разбегавшихся в стороны от разбитого поезда. - Таков был европейский гуманизм в действии... И реалии военного времени.
Болычевцевым удалось спастись, но не без последствий: отец Владимира Глебовича, Глеб Леонидович, тогда 50-ти+ летний мужчина, музыкант, преподаватель, композитор, человек творческой и тонкой организации, от пережитого потрясения тяжело заболел, - у него поднялся сильный жар, озноб, кашель, и выздоровел он только через несколько недель... Произошло это нападение немецкой авиации близ станции Охочевка, Курской области; поэтому Болычевцевы приняли решение идти в их родное село Теребуж, находившееся в нескольких десятках километров оттуда. Жившая там сестра Глеба Леонидовича, Ольга Леонидовна, тётя Лёля, как называет её Владимир Глебович, приняла и разместила их…
Владимир Глебович вспоминает тягостные картины отступления осени 1941 года: вначале по раскисшим от осенних дождей дорогам на восток тянулись беженцы, потом – наши отступающие войска, потом шли выходившие из окружения отдельные группки наших солдат, измученных, подавленных, немногословных. Выполняя приказ, пастухи перегоняли стада колхозных коров из западных областей, толком не зная пункта назначения… На вопрос: «Куда стадо-то гоните?», - махнув рукой, отвечали: «На восток!». Вскоре пришли немцы.
Чередой последовательных поборов уже за три месяца оккупации немцы выгребли из крестьян всё, что только можно было: всех лошадей отобрали сразу же, из коров оставили одну на 5 дворов, забрали всех поросят, овец, птицу, зерно, картошку, вывезли сено. Зимой 1941 года в деревнях начался голод…
Если отряд немцев останавливался в деревне, то они занимали понравившиеся им дома, выгоняя из них хозяев, - мол, а ты иди и живи где хочешь. И выгнанные люди, с детьми, перебирались жить кто куда - к соседям-родственникам, в брошенные хатенки, амбары, погреба и т.п.
Вместо колхозов и сельских администраций немцы создали свою оккупационную администрацию - назначили деревенских старост из местных. "Хозяйственная жизнь" представляла собой тот же тип хозяйствования, что при монголо-татарском иге: в деревне люди жили своим приусадебным хозяйством, а немцы, регулярно являясь, отбирали всё: скотину, птицу, яйца, хлеб, зерно, картошку и тёплые вещи.
"Матка млеко, матка яйки" - не фигура речи, а реальное типичное требование оккупантов, обвешанных оружием, вламывающихся в дом... Отбирали и понравившиеся вещи, в особенности - теплые (мёрзли у нас эти негодяи, т.к. по примеру Европы надеялись на блицкриг - и обломались...).
О передаче земли крестьянам (о чем те исподволь мечтали) не было и речи. Как писал Владимир Глебович, мужики сообразили, что «это те же карточки, только гузкой вперед». Немцы были слишком уверены в своей победе, - сотрудничества с населением не искали и всё делали с позиции силы, выметая все запасы крестьян и нисколько не считаясь с мнением населения.
В ответ на это мужики «подобрались» и ни о каком сотрудничестве с оккупантами не было и речи. То там, то здесь случались акты вредительства: горели скирды, общественные сараи. Собранный на полях урожай мужики большей частью растаскивали и закапывали – прятали от немцев. Периодически падали столбы немецкой телефонной связи, которые те проложили из Золотухино в Косоржу (на станции Косоржа, как значительном железнодорожном узле, располагался какой-то их местный штаб); оказалось, что столбы по собственной инициативе подпиливал один из местных парней. Как после войны выяснил Владимир Глебович, это был Борис Сальников, житель Пересухи, ученик старших классов школы в Нижнем Теребуже. Он же распространял советские листовки. Немцы напали на его след, но он сумел скрыться, смешавшись с молодежью, угоняемой на работы в Германию. За работу в Германии после войны он был осужден и провел несколько лет уже в советских лагерях…
Надо сказать, что тогда считалось, что работать на немцев нельзя ни при каких обстоятельствах, поскольку это будет усиливать врага. И потому - нельзя сдаваться в плен. "Последнюю пулю - себе", таков был девиз, внушаемый бойцам и командирам Красной Армии... Многие так и поступали... Впоследствии виновными были признаны и те, кого угнали в Германию и заставляли работать насильно. Немцы старались держать население в неведении о том, что происходит на фронте, - они отобрали у селян все радиоприемники, заставили сломать антенны… Владимир Глебович и его друг Николай Васильевич Головин, тогда ещё юноши, с портативным радиоприемником взбирались на высокие деревья и тайком слушали советское радио, что было запрещено оккупантами под страхом расстрела.
Зимой 1941/1942 года Владимир Глебович и Николай Васильевич распилили огромный немецкий понтон, который транспортировал тягач; понтон был оставлен на время без присмотра немцами на краю села. Распилили они понтон из патриотических побуждений, но также и для того, чтобы запастись деревом на топку, ведь зима 1941/1942 года была очень суровой; так что немецкий понтон закончил свои дни в русских печках… Благо, что несколько дней бушевала вьюга, так что все следы были заметены и ребята не пострадали.
Несмотря на относительную безлесность Курской области, в ней действовали и настоящие партизаны. Группу таких людей в п. Слобода км в 20 от Теребужа немцы захватили в момент совершения ими диверсионного акта – и для устрашения населения повесили.
Немцы издали приказ всем сдать оружие, а за отказ назначали расстрел. Владимир Глебович помнит о таком случае: старосту их села, Самойлова, человека разумного и положительного, назначенного ими же, немцы расстреляли за хранение охотничьего ружья, которое тот засунул под печь и думал, что там не найдут. Донесла на него его молодая жена, «хохлушка», которой он видимо надоел. Поговаривали, что та испытывает к одному из троих пасынков нематеринскую любовь… Эта «хохлушка», дожила до 90+ лет (здоровА же была!), и до конца дней была известна как ворожея и гадалка…
После прохождения линии фронта на восток потянулись окруженцы – солдатики, попавшие в котлы многочисленных окружений 1941 года и пытавшиеся выбраться к своим через линию фронта. Это было очень нелегко, особенно в степной Курской области, где пространства просматриваются на многие километры. Сельские солдатки порой принимали окруженцев в семьи вместо мужей; их тогда называли «примаками»… Чаще такие солдатики-окруженцы просто жили при хатах как якобы родственники. Для них всегда придумывались легенды о родстве, - для «отмазки» от полицаев и немцев. Таких примаков было очень много, по словам Александры Николаевны Головиной - они были почти в каждой хате. Пересидев какое-то время и сменив одежду на гражданскую, примаки уходили на соединение со своими - к линии фронта.
Когда линия фронта ушла далеко на восток, то немцы в Теребуже бывали не постоянно, а наездами или когда проходили их войска для передислокации. Они вылавливали «примаков» и отправляли в лагеря военнопленных.
Прокормиться в деревне можно было только продуктами с собственного огорода и хозяйства – поэтому зиму Болычевцевы пережили на запасах тёти Лёли, а весной стали сажать на своем огороде картошку, капусту, огурцы, бурак, морковь.
Ранней весной 1942 года Болычевцевы питались картошкой, оставшейся на колхозном поле; из высохших перезимовавших в поле картофелин пекли "халтубрики"... За день Владимир Глебович накапывал до ведра таких картошек - и это было спасение всей семье.
Первый урожай посаженного ими картофеля был настоящим праздником!
Очень трудно было с солью, спичками, мылом, про другие товары и говорить нечего - их не было вовсе...
Владимир Глебович (тогда, в силу его возраста, конечно, - "Володя Болычевцев") пахал, копал, косил, помогал соседям с рубкой дров, с огородами... Работал «за еду» - кто накормит обедом или даст что-то съестное… Выживать помогали друзья и знакомые.
Всё время немецкой оккупации Болычевцевы жили очень трудно и голодно; мама Владимира Глебовича падала в голодные обмороки… Музыкальность Глеба Леонидовича никакого пропитания не приносила, ибо времена были исключительно не музыкальные…
С немцами в оккупации сотрудничала очень небольшая часть населения, и мягко говоря, - «не лучшая», да и то, либо из-за голода (те за работу на них давали продовольственные карточки), либо по принуждению.
Проявились и откровенные негодяи, которые время безвременья и относительного безвластья использовали к своей выгоде – для оговоров и грабежей. Двое таких молодых мужиков с Казанки навели немцев на дом учителей Теребужской школы Кочергиных, заявив, что тут живет еврейская семья, что конечно было неправдой. Жена Кочергина, по рождению коренная сибирячка из-под Читы, русская, женщина строгая и отважная, сурово отчитала этих двух негодяев, когда они заявились к ним с немцами. Немцы негодяям не поверили, поэтому Кочергиных не тронули, тем более, что один из немцев неплохо говорил по-русски. Но кочергинским добром всё же «поживились»: забрали у Кочергиных патефон, фотоаппарат, какую-то одежду, несколько ульев с медом. Одного из этих двух наводчиков-негодяев, по слухам, впоследствии немцы расстреляли сами, поскольку он стал красть и у них. Другого негодяя за работу на врага расстреляли наши, когда вернулись.
При возвращении Советской власти всех коллаборационистов судили по статье «за сотрудничество с врагом».
Владимир Глебович пишет о Теребужской жительнице по фамилии Абентум, учительнице русского языка и литературы, а также немецкого языка в местной школе, которая устроилась работать переводчицей в немецкой комендатуре. Нина Кирилловна (на самом деле Карловна) Абентум была дочерью немца-управляющего имением местного помещика Толубеева ещё в царские времена. Зная Болычевцевых как интеллигентных людей, владеющих иностранными языками, и то, как они отчаянно нуждались, она предложила свою помощь – мол, она могла бы дать им рекомендацию при устройстве на работу к немцам. Болычевцевы отказались. Абентум этим была искренне удивлена, и как пишет Владимир Глебович, – посмотрела на них как на сумасшедших. Но кончила она плохо, - когда вернулась Советская власть, её расстреляли, а сына сослали в Казахстан в лагерь для несовершеннолетних детей врагов народа.
С приходом немцев, эта Абентум, чувствуя свою близость к «власти» - оккупантам, – куражилась над населением Теребужа. Так, Александра Николаевна Головина рассказала, как Абентум у неё тогда потребовала: «Ты мне свяжешь платок и перчатки» (Александра Николаевна вязала модные тогда кружевные платки и перчатки) – и той пришлось связать и отдать ей их, только бы та отстала. Абентум принуждала Александру Николаевну, тогда, в 1941-1943 гг., 17-19-ти летнюю девушку, поступить служить в немецкую комендатуру: мол, ты сообразительная, быстро выучишь немецкий язык и всё освоишь. И лишь энергичное вмешательство отца Александры Николаевны с категоричным отказом, воспрепятствовало этому. Но Абентум всё-таки принудила нескольких Теребужских жителей к работе в немецкой комендатуре.
Сама Абентум «дружила» с немецкими солдатами и офицерами в частном порядке. Александра Николаевна рассказала, что немецкие солдатня, как-то заявилась с этой Абентум как наводчицей на вечеринку, где местная молодежь танцевала под самодеятельную музыку. Вначале оккупанты сделали вид, что веселятся со всеми, но вскоре, подсвечивая фонариками лица, стали выбирать местных девушек себе на утеху… -
Александра Николаевна рассказывала, что чтобы не привлечь немцев, и не спровоцировать насилие, девушки прятались, намеренно мазали лицо сажей... Насилие оккупантов над нашими женщинами и девушками - печальная страничка фашистской оккупации, по понятным причинам официально не афишируемая. Но это БЫЛО. И знать, и помнить об этом надо. По крайней мере чтобы ответить, когда пытаются укорять, что мол "Советская Армия входила в Германию не так чисто, как показывают в кино" (такой укор сделала мне в 1990-м году одна ГДР-овская немка, которая была в СССР в командировке).
Через Теребуж приходили разные войска, в том числе и СС-овцы танковой дивизии "Мертвая голова". Целых три танка стояло на современном участке семьи Головиных - в окопах, чтоб быть незаметными и вести огонь из укрытий. И прикрывались они местными жителями как живым щитом.
Среди оккупантов были представители разных стран и народов, покоренных немцами: так, в Теребуже были и финны, и югославы, и чехи, и венгры, и румыны, и австрийцы. Как правило, на 10 солдат, представителей оккупированных немцами стран, приходился 1 немец, который был над ними командиром и имел право расстрелять любого за неподчинение - не все из солдат так уж рвались в бой. А некоторые, по свидетельству Александры Николаевны Головиной - сами ненавидели немцев, поскольку те оккупировали их страны и заставили воевать на своей стороне под страхом расстрела. Так рассказал отцу Александры Николаевны один солдат вермахта, чех, - как-то разговорившийся с ним по душам. Иногда такие солдаты или даже группы солдат - сами сдавались нашим в плен. В этой связи становятся понятными рассказы фронтовиков о немецких солдатах-пулеметчиках, прикованных цепями к своим тяжелым станковым пулеметам, - чтоб те бились до конца. Я сам слышал такой рассказ от Николая Александровича Авдеева, местного жителя, как после войны он мальчишкой с друзьями в буераке обнаружили такой прикованный к пулемету скелет немецкого солдата... Так немцы мотивировали своих "зольдатен" - "ни шагу назад".
Да, каждому немцу («арийцу») – даже солдату – немецкие власти обещали при покорении России отдать во владение целый город - сделать бургомистром. За это те и сражались. Такие у фашистов были «кнуты» и «пряники».
Александра Николаевна вспоминает одного автрияка, высокого блондина, немного говорившего по-русски, который в истерике стал рвать и бросать фотографии - оказалось - своей жены и сына. - Мол, не хочет воевать, а их отправляют на передовую – и он чувствует, что его там убьют…
Александра Николаевна рассказала, что перед своим уходом в 1943 году оккупанты угоняли на работы в Германию местную молодежь. Было это в два этапа: вначале посулами о красивой жизни они уговаривали и ждали добровольного согласия на отправку в Германию, понимая, что согласившийся со своим положением раб всё же сговорчивее и выгоднее принужденного. - И были такие, кто сам пришел на призывной пункт (основными двигательными мотивами был ГОЛОД, царивший тогда в деревнях, и СТРАХ перед оккупантами). Но большинство активно сопротивлялось отправке в Германию, - прятались, и тогда оккупанты устроили облавы и отправляли в Германию уже грубой силой. Сама Александра Николаевна чудом избежала отправки: ее уже записали в группу, которую пешим строем погнали в Курск, но пришедшая на лыжах наша разведка выгнала немцев из Теребужа, и партия теребужской молодежи, узнав об этом – разбежалась; ребята и девчата огородами и задами прибежали домой. Сообщил им о приходе наших и помог бежать Алексей Юшков - местный парень, связанный с партизанами. Произошло это 2 февраля 1943 года. А перед этим молодые люди и девушки, и сама Александра Николаевна, прятались от немцев где могли, - по чердакам, погребам, спешно выкопанным в укромных местах землянкам и пещерам. В аналогичных схронах, прятали от оккупантов и всякое «добро»: перины, подушки, одежду, посуду, зерно, крупы, муку и т.п. – иначе оккупанты всё выгребали подчистую.
Всякое сопротивление оккупанты подавляли «на корню», расстреливая людей без суда и следствия.
Александра Николаевна Головина рассказала о таком случае: староста из местных жителей, назначенный оккупантами, А---ов, пришел с командой и отобрал в их семье всю скотину (корову, лошадь, овец) и за это предложил какие-то немецкие деньги. Мать Александры Николаевны, в отчаянии от грабежа, вскрикнула: «На что мне они!» и бросила немецкие деньги. - В ответ староста А---ов привел разъяренных немцев: «Сейчас всю их семью расстреляем!»: и те выстроили мать Александры Николаевны, ее саму и ее малолетних 2-х сестер и брата, перед печкой в их избе и навели на них автоматы. И лишь своевременно ворвавшийся в избу отец семейства, Николай Иванович Савинков, с вопросом «Was ist das?» и затем на немецком языке заговоривший с оккупантами, предотвратил расправу. – Дело в том, что во время I Мировой войны он 3 года пробыл в немецком плену и там работал на немца-арендатора (те арендовали военнопленных из лагеря для работ у себя в хозяйстве), где и немного выучил разговорный немецкий язык. После объяснения с оккупантами на немецком, что он сам жил и работал в Германии, под Кёнигсбергом, автоматы у немцев опустились, и они оставили эту семью в живых… Кстати: предотвратил эту расправу финн, бывший в этой группе оккупантов командиром, - услышав немецкий Николая Ивановича, приказал старосте А---ову, явному подстрекателю, убраться из избы и остановил расправу. - Вот такая история, рассказанная Александрой Николаевной Головиной (Савинковой в девичестве) мне лично 29 июня 2018 года. Это было на поминках – 5-ти летии смерти Владимира Глебовича Болычевцева. Я попросил вспомнить времена оккупации немцами, и Александра Николаевна, сохранившая прекрасную память, рассказала эти несколько былей.
Ещё эпизод: назначенный немцами староста Самойлов (впоследствии ими расстрелянный за хранение ружья) приходил к отцу Александры Николаевны, Николаю Ивановичу Савинкову, и предлагал стать ему его помощником, мол ты немецкий знаешь - будешь мне помогать. Но тот отказался, мол я немецкий уже забыл за 20 лет, но при этом сказал старосте, что и сам знай и немцам передай, что они тут долго не продержатся, уйдут. Говорил: "Потому что они трусы - вон смотри как трусятся от мороза, напялили одеяла на себя - они нашего климата не выдержат." - Так что Николай Иванович Савинков, человек умудренный опытом (1891 г.р.), повоевавший на I империалистической войне, побывавший в германском плену, поневоле поживший и в Германии и в немецкой оккупации, хорошо знавший и немцев и наших, в победу немцев над нами не верил. И был прав!
В оккупированном Курске большинство людей жили приусадебными огородами, да обменом с деревней, продавая пожитки за съестные припасы. Оккупанты активно промышляли антиквариатом; что-то можно было продать им (например, фамильные драгоценности, часы, старинные монеты, коллекцию почтовых марок и т.п.) в обмен на муку, зерно, крупы, сахар. Так – очень голодно, холодно, в атмосфере постоянного гнетущего страха, неопределенности, униженности, прошли под немецкой оккупацией конец 1941-го, 1942-ой и январь 1943-го года.
Помимо систематического ограбления населения, оккупанты угоняли на работы в Германию молодежь, поэтому кто был помоложе – разбегались и прятались при приближении немцев куда подальше.
На это время Владимир Глебович перебрался в Курск, который немцы прошерстили ранее и где затеряться и спрятаться было проще, чем в деревне.
По свидетельству А.Н.Головиной, наши наступающие войска сельские жители встречали восторженно, с объятиями и слезами радости, говорили: «Милые вы наши, мы вас заждались – теперь мы живые!» (»В оккупации мы не жили, а перетерпливали-перетягивали»). И вопрос был только один: «Вы не уйдете, не оставите нас?». Селяне были рады разместить наших воинов у себя в домах и делились с ними последним… Среди наших войск были и русские, и узбеки, и киргизы, и люди множества других национальностей. И ни о каком насилии над местными жителями или жительницами (о чём порой пишут современные либерастические негодяи), по свидетельству Александры Николаевны Головиной, не было и речи!
Среди наступающих войск были и женщины: врачи, медсестры, санитарки, прачки, швеи, которые стойко переносили все тяготы воинской службы. Наши женщины и девушки, как и мужчины-солдаты, отважно сражались за Родину!
Наши войска шли сплошным потоком по большаку (близ Косоржи) и днем и ночью: солдаты, машины, пушки, танки. Летели самолеты. Бои близ города Ливны с немцами были страшные, но победа была за нами - Красная Армия отбросила фашистов на Запад! (Сейчас в память о боях под Ливнами устроено несколько Курганов Славы).
После освобождения Красной Армией Курской области в феврале 1943 года, всех мужчин в возрасте от 17 до 55 лет забрали на фронт, как и моего тестя, Владимира Глебовича Болычевцева, тогда 19-ти летнего юношу. Взяли его рядовым в стрелковый полк.
В июле 1943 года он принял участие в Курской битве. Как рассказывал Николай Васильевич Головин (их полк был в центре котла - а основные бои шли южнее и севернее - на северном и южном фасах Курской дуги), зарево над битвой было страшное - эта часть неба и ночью была светла как днём и зарницы полыхали вполнеба).
А осенью 1943 года Владимир Глебович в составе подразделения форсировал Днепр.
При форсировании Днепра, близ нынешнего Чернобыля, он и попал в плен, так как со своим батальоном оказался в одном из многих фальш-плацдармов, - отвлекавших немцев от основных участков переправы наших войск. Позднее из книги воспоминаний маршала Жукова стало известно, что плацдармов при форсировании Днепра было 128; лишь 3 плацдарма были «настоящими» – через них переправились основные силы нашей армии, а остальные – «отвлекали», т.е. там бойцы были брошены на верную смерть…
Так произошло и с ними: «Держитесь-держитесь, подмога идет!» - сообщали по рации, - но помощь так и не пришла. И через несколько дней боёв из их батальона, форсировавшего Днепр, осталось чуть больше 20 человек, большей частью раненых, которых немцы вскоре захватили в плен. Сам Владимир Глебович был тяжело контужен взрывом снаряда, на несколько дней у него совершенно пропал слух и он ориентировался только по движениям и жестам товарищей…
Так начались более чем полуторалетние мучения Владимира Глебовича в немецких шталагах – лагерях военнопленных…
Он прошел через несколько: вначале их отвезли в распределительный лагерь близ г. Мюнстера, затем в шталаг близ г. Гаммерштайн в Восточной Померании (впоследствии эта местность отошла к Польше); по мере придвижения Красной Армии, немцы перегоняли пленных вглубь своей территории из шталага в шталаг.
Позднее такие перегоны-марши пленных - назвали «маршами смерти», поскольку в них гибло много наших плененных солдат, страшно изможденных и обессиленных голодом, болезнями и издевательствами в фашистских лагерях.
Изредка военнопленных посещали агитаторы из РОА (Русской Освободительной Армии, под командованием изменника генерала Власова), зазывали вступать в их ряды, чтобы бороться с коммунистическим режимом. Но Владимир Глебович не помнил случая, чтобы кто-либо согласился. Тем не менее, в лагерях были и изменники, бывшие наши, служившие охранниками. Владимир Глебович вспоминает такого, очень жестокого в обращении с военнопленными, нацмена, вроде бы киргиза по национальности. Впрочем, этот негодяй плохо кончил, - заразился туберкулезом, немцы его поместили в туберкулёзный барак, где его наши пленные и придушили. (Наверное, на это и был расчет немцев – иначе зачем охранника селить с заключенными? – Но сам подход показателен – вполне иезуитский).
В Восточной Померании в шталаге IV C близ г. Гаммерштейн, у бывшей польско-германской границы, военнопленных заставляли выкапывать кабель, шедший на глубине 2-3 м от ДОТа к ДОТу на прежней линии укреплений. Местность была болотистой; на ветру и морозе кабель после выкапывания приходилось вытягивать голыми руками из ледяной жижи. Ноги были вечно мокрыми от талой воды. Работа была исключительно тяжелой, особенно в зимние холода и при крайне скудном питании.
Тяжесть работы, условия труда и проживания, а также распорядок дня и крайне скудное питание были нацелены на максимально быстрое истребление советских военнопленных.
Из воспоминаний Владимира Глебовича: наших пленных кормили миской жидкого супа из картофельных очисток и куском хлеба ~ 150 г – на обед, а «завтраком» была кружка «чая» из листьев свёклы или брюквы. Вечером, после работы, – миска баланды из картофельных очисток с листьями свеклы или брюквы…
Физически самые крепкие люди: матросы, шахтёры, охотники-сибиряки, – гибли в лагерях первыми, один за другим…
«Доходяг», больных с открытой формой туберкулеза и неспособных работать, - немцы увозили куда-то, так что их больше никто не видел (очевидно, - в газовые камеры)…
Рассудив, что и так, и так – всё одно помирать, Владимир Глебович решил бежать из плена. Инициатором побега был смелый и бывалый Федя, башкир (он рассказывал, что в плену с 1942 года и уже 4 раза он убегал из плена). Ещё одним участником побега был рыжий осетин, имени которого Владимир Глебович не запомнил. Этот пленник после фронтовой контузии страдал эпилепсией. Пошли на побег вечером, в сумерках, когда колонну пленников гнали с работы. В одном месте дорога поворачивала – тут они и бросились в лес. Бежал Владимир Глебович так долго, как хватило сил, и когда упал, казалось, что сердце выпрыгнет из груди. Остальные участники побега потерялись в густом хвойном лесу. По плану, они все должны были идти на восток, чтобы достичь Польши, полагая, что братья-славяне помогут укрыться. Несколько дней Владимир Глебович шел по лесам, избегая населенных пунктов и людей.
Его обнаружил лесник. Владимир Глебович пишет, что он был так измучен тогда, что оказать сопротивления «человеку с ружьем» у него не было сил… Был ли лесник - поляком (по устным рассказам Владимира Глебовича мне и близким), или немцем, по напечатанным им самим воспоминаниям, теперь уже не установить.
Так или иначе, но лесник отвел его в свой уютный домик, накормил, пустил переночевать, спрятав в сарае... А наутро сдал беглого военнопленного властям!
Те его вернули в шталаг, где охранники избили до полусмерти и полуголого бросили в карцер, - зимой, без отопления, на голые нары. Где держали несколько недель. Сознание путалось, так что сколько точно его держали в карцере - Владимир Глебович не помнит. Кормили 1 раз в день. Лужи на полу карцера ночью покрывались льдом. Владимир Глебович сильно простудился, стал кашлять кровью; вскоре у него диагностировали туберкулез...
Фашистские врачи (в советских источниках их называли "фашистские изверги") таких больных "лечили", проводя эксперименты… на людях! От некоторых их микстур и таблеток подопытных бросало в жар и у них начинались судороги, так что, как рассказывал Владимир Глебович, тело на 20 см подбрасывало над нарами... От некоторых микстур зубы на несколько дней окрашивались в красный цвет (очевидно, микстуры были с сильным красным красителем. Каким?!). А были и "смертельные" таблетки и микстуры – спастись можно было только выплюнув их, как-то обманув немецких "врачей", в частности засунув кусок ваты за щеку и затем выплюнув с микстурой (а те, конечно, контролировали проглатывание своих микстур и пилюль!)... Безусловно, фашистские «врачи» никого не излечили от туберкулеза, но абсолютное большинство наших пленных вылечили от жизни.
Причиной этому были и невыносимые условия проживания, тяжелый труд и крайне скудное питание наших военнопленных. Несомненно, всё это было нацелено нацистами на скорейшее уничтожение советских военнопленных.
При освобождении Красной Армией в апреле 1945 года Владимир Глебович Болычевцев при росте 182 см весил 38 кг (!!!), он кашлял кровью, ходить уже не мог и большим и указательными пальцами двух рук мог легко охватить свою талию. На трех-ярусных нарах в их бараке уже погибли все, кто был рядом с ним: сосед снизу, сосед сверху и соседи слева и справа: день-два и наступил бы его черёд. Но – подоспела Красная Армия! Произошло это 30 апреля 1945 года в шталаге у г. Грейфсвальд, недалеко от Берлина.
Помню, что тесть терпеть не мог крыс: он рассказывал, что жирные крысы в их бараке шныряли повсюду, - они сразу узнавали о смерти и выедали у умершего нос, уши, глаза, щёки… Ночью, ссорясь, они с отвратительным визгом потрошили только что умершего. Мертвецов забирали по утрам, и если кто-то умирал днём или вечером, то его голову соседи по нарам заворачивали каким-нибудь тряпьем, чтоб уберечь от крыс. Навидавшись такого, – тесть терпеть не мог этих животных всю свою жизнь…
Кроме того, крысы – переносчики многих инфекций, в частности туляремии.
Вдобавок к туберкулёзу, Владимир Глебович в лагере перенес туляремию. От неё в их лагере погибло очень много людей. Кстати, туляремии находится ныне в списке одного из видов бактериологического оружия - уж не проводили ли «немецкие гуманисты» его испытания на пленных?
Перенес Владимир Глебович там и плеврит. А кроме того, у него порой открывались чудовищно болезненные нарывы - панариции на нескольких пальцах рук, со свищами, из которых вытекал гной, от которых остались следы на долгие годы. Лагерный фельдшер объяснил, что это было воспаление надкостницы, вызванное крайним истощением организма.
Как Владимир Глебович всё это выдержал? Он и сам удивлялся! Он считал, что выжил благодаря тому, что никогда в своей жизни не пил ни вина, ни водки, и не курил. Кроме того, в своем раннем детстве он уже переносил жестокий голод. – В Курской области в конце 1920-х годов был тот же самый «голодомор», что и на Украине, и тогда там погибло очень много людей. Во время немецкой оккупации 1941-1943 гг. он тоже досыта не ел, а часто и по-настоящему голодал… Вероятно - привычка жить впроголодь и в постоянной нужде – пригодилась в плену?!
Ещё случай зверства: Владимир Глебович рассказывал, как однажды он был в группе наших военнопленных, и вдруг - выстрел часового с вышки: одной пулей немец прострелил голову одному и ранил еще двоих, прострелив одному – руку, другому ногу, – хотел одной пулей убить нескольких наших, видимо «игрался» фриц, винтовку чистил, или мстил за Восточный фронт…
Так издевались немцы только над НАШИМИ - советскими военнопленными. Зная и понимая, что самое бескомпромиссное, жестокое и РЕШАЮЩЕЕ сражение идет там – на Восточном фронте!
Военнопленных англичан, американцев, канадцев, французов и др. немцы содержали отдельно и кормили значительно лучше. Кроме того, те ежемесячно получали 4 (!) посылки от "Красного Креста", куда входили: банка с тушенкой, банка с комбижиром (животным жиром), 2-3 банки с жареной яичницей c беконом, банка какао, банка мармелада, банка сардин, банка сухого молока, пачка галет, плоская пачка кускового сахара, 5 пачек сигарет «Честерфилд»… – И даже только на одном этом вполне можно было продержаться. Кроме того, они имели право получать по 1 посылке от родных в месяц. Пленные американцы, англичане, французы и др., видя, как морят голодом наших советских пленных, передавали через колючую проволоку нашим свою «немецкую еду»… Было это недолго, т.к. их вскоре перевели подальше от наших.
Известно, что военнопленных из западной антигитлеровской коалиции в немецких лагерях погибло около 5% (пяти процентов). А наших, советских пленных, погибло у немцев по крайней мере 4 миллиона (70% - семьдесят процентов - попавших в плен, – т.е. вероятность гибели в плену была выше, чем на передовой!).
Вот так воевали с нашими дедами "не желавшие воевать мирные немецкие бюргеры".
Не испытываешь "понижения настроения", узнавая об этом, «ундерменш-славянин», Коля Десятниченко, Уренгойский? А что же твои папА-мамА, деды-бабы, да и школьные учителя - таили от тебя эти истины?!
Теперь известно, что 80% немецких потерь были на ВОСТОЧНОМ фронте, а вовсе не в Африке – «прославленном» Эль Аламейне, Италии, Франции или иных Западных фронтах, - это данные из западнейшего источника – The Oxford Guide to the WWII, 1990-х годов издания.
– Так что ни кто иной, как НАШИ деды, советские воины, - на фронте, и труженики тыла – наши бабушки и наши родители, тогда еще дети, - не щадя себя трудившиеся в тылу, - сломали хребет немецкому фашизму!
Поколения наших дедов и родителей вынесли сверхчеловеческие напряжения в той великой и страшной войне; и они победили! Это именно они, а отнюдь не немецкие нацисты – сверхлюди и сверхгерои, отважные и умелые воины на фронте и не щадившие себя труженики в тылу!!!
А знает ли Коля Десятниченко-Уренгойский и его однолетки об абажурах из человечьей кожи (говорят, особенно ценились с татуировками, содранной с наших МАТРОСИКОВ), что «утилизировали» с миллионов убитых рачительные немецкие бюргеры? Знает ли о мыле из человеческого жира, который вытапливали из миллионов тел убитых в концлагерях? Слышали ли они о том, что из наших детей, десятками тысяч угнанных в Германию и содержавшихся в детских концлагерях (в частности, - в Саласпилсе, в нынешней Прибалтике), немецкие "врачи" выдаивали кровь до капельки - для своих раненых, а также лётчиков люфтваффе (им надо было больше гемоглобина - они же летали на высоте)?! А у одного моего коллеги по работе, реального коллеги по работе (!), Михаила Ануфриева, – его родную тетку, тогда 6-ти летнюю еврейскую девочку, фашисты живой бросили в огонь - сожгли в Одессе - во время оккупации…
Как это вместить?! Как осознать, что это делали люди? И люди, "не желавшие воевать"?! Интересно, Уренгойский «опечаливается» от этих фактов, как заявлял в своей речи в бундестаге в Берлине, роняя скупую слезу о безвинно погибших немецких военнопленных?
Другой раз с разбором читай вслух подброшенные тебе писюльки, урен гойский! Не позорь Родину и «не выступай с покаянием» от имени нашего народа!
Ясно, что выступление наших школьников в бундестаге в 2017 году – только пробный шар, мол, как снесете, когда такое дерьмо вам на голову выльют, - уже привыкли-притерпелись?! Как прежде и делали уже – например, окрасили Нарвскую триумфальную арку в Питере в змеино-ядовито-зеленый цвет (посмотрите в интернете – это ли не глумление в концентрированной форме над славой и гордостью наших предков?!), как пытались разместить памятную доску Маннергейму (организатору блокады Ленинграда) в Питере же, как издают учебники для наших детей и внуков с принижением подвигов и заслуг предков, как ежесекундно растляют средствами массовой дезинформации… - Ведь народ без памяти, без гордости, без совести, – тесто, - лепи из него любую дулю! Топчи, как хочешь… И качай из него что хочешь: плоть, кровь, мозги, а хоть и саму бессмертную душу…
Да, продолжу: Владимир Глебович Болычевцев, изможденный и истерзанный в фашистских концлагерях, при освобождении Красной Армией попал в наш госпиталь, развернутый в г. Дойч-Эйлау, где пару месяцев провел на лечении. Молодость взяла своё: каверна в легком постепенно затянулась!
При выписке главврач госпиталя пожалел его, 21-летнего паренька, - на самом деле уже и героя, и мученика: написал в выписной записке: "С 1943 по 1945 год - действующая армия" (т.е. не указал, что он в это время был в немецком плену)... Это его и спасло: с этой выписной запиской с печатью он прошел все патрули - от Германии до родной Курской области. Там, на Родине и у родных, он постепенно вылечился от туберкулеза полностью. Впрочем, это заняло годы…
Да - стоит сказать, что родители Владимира Глебовича в 1943 году получили на него похоронку: "В бою за Социалистическую родину, верный присяге, проявив Геройство и Мужество (типографский шрифт с синими галочками отметок надписи от руки над словами «в бою», «за Социалистическую родину», «верный присяге», «Геройство», «Мужество» и далее – надпись уже от руки) на фронте пропал без вести 26 сентября 1943 года"... – Я смотрю сейчас на скан этой похоронки и представляю, какое неутешное горе они несли в каждую семью, которую приходили!
----------------------------------------------------------------------------------
Владимир Глебович никогда не скрывал, что был в немецком плену. Как я помню, его всегда возмущало пренебрежительное и предвзятое (на 99,999% неверное) отношение к прошедшим через плен нашим воинам. Со сдержанным возмущением он говорил потом, что в отличие от советского отношения к пленникам, во времена Петра Великого была даже особая медаль и денежная премия, которые давали пленникам и осажденным: «За осадное терпение», мол – тогда понимали, чего это стОит…
В Московский институт Иностранных языков, куда он попытался сдать документы для поступления в 1947 году, их не приняли - без объяснений, но было понятно, - мол, был в плену, «не полностью надёжен»...
Тем не менее, высшее образование он получил, закончив Московский Лесотехнический институт, и впоследствии, на практической работе, защитил кандидатскую диссертацию. И проработал много лет на ответственной должности Ученого Секретаря Главного Ботанического сада СССР, вплоть до своих 70 лет, - до выхода на пенсию... Но в КПСС никогда не вступал, несмотря на неоднократные понуждения. Видимо знал он и видел много, о чем не принято было говорить публично… И уже наше время показало его правоту.
Жил он с семьей в Москве; но лучшим отдыхом для него было провести несколько недель летом на родине – в Курской области в родном селе Теребуж, где жил его друг, с которым они дружили с довоенных времён – Николай Васильевич Головин. С большим удовольствием Владимир Глебович помогал семье друга - ежедневно по нескольку часов ворошил для сушки сено, относил из своего сада яблоки для коровы и лошади своих друзей…
———-—————-—-——-————-—-—————————-————-—————
Николай Васильевич Головин (1922 – 2016 гг.), замечательный и мудрый человек, очень уважаемый соседями-селянами, – также участник Курской битвы и бывший фронтовой разведчик, многократно ходивший в разведку через линию фронта…
Николай Васильевич мне рассказывал, что уходили они в разведку ночью через линию фронта впятером, а возвращались всегда – лишь втроем-вчетвером, поскольку теряли боевых друзей в лютых рукопашных с немцами, в перестрелках и на минных полях… И таких разведок в его жизни было много!
Видел он и танковые атаки. Говорил, что когда на тебя идет танк, то всё тело трясёт - и не от страха, а от звука…
Рассказывал о бойце из их подразделения, окоп которого специально утюжил-давил немецкий танк, крутясь на месте - и когда бойца вытащили из засыпанного окопа, он был весь седой. И повредился разумом, - его отправили в тыл, и больше Николай Васильевич ничего не слышал о его судьбе.
Все мужчины из семьи Николая Васильевича воевали. И это типично для большинства русских семей.
С войны не вернулся брат Николая Васильевича, - сгорел в танке, отчим и еще один брат – вернулись инвалидами… Сам Николай Васильевич был тяжело ранен.
В одной из ночных разведок, когда наши бойцы на плащпалатке тянули тяжелораненного товарища через линию фронта к своим позициям, немцы их заметили и открыли шквальный огонь, - Николай Васильевич был тяжело ранен в руку, – рука обездвижилась…
Его отправили в глубокий тыл – в госпиталь в Самарканд, на излечение. А после частичной поправки направили в Ленинград, жестянщиком на завод, – с одной-то подвижной рукой! И тяжко ему было и горько в свои 20 с небольшим лет ощущать себя ненужным калекою, когда товарищи порой шли на танцы… Молодость, хоть и военная, - есть молодость! Лишь через годы подвижность руке вернулась – Николай Васильевич её «разработал»… А через некоторое время и скрыл свою инвалидность - мол на работу не возьмут.
Рассказывая о войне, что бывало крайне редко и уже спустя несколько лет после нашего знакомства, Николай Васильевич как-то заметил:
«Наш мужик - вояка похлеще немца!»
Фото 2. Николай Васильевич и Александра Николаевна Головины на их усадьбе в 2007 году. Тут они уже пенсионеры. Александра Николаевна более 45 лет трудилась учительницей русского языка и литературы в местной школе.
После войны Николай Васильевич вернулся в Курскую область и несколько десятков лет безупречно трудился в родном селе. И до конца своих дней у соседей-селян пользовался исключительным уважением за честность, трудолюбие, бескорыстие, неконфликтность и исключительную житейскую мудрость. В этом они с Владимиром Глебовичем сходились абсолютно.
Вот так!
И скажите мне - разве такие люди не сродни героям из русских былин?! Разве уступят они чем-то героям прежних времён? Разве не "сверхлюди" они, как и всё их поколение, с честью вынесшее нечеловеческие испытания?! Что по сравнению с ними немецкие "белокурые бестии"- как не бешеные мрази, пакостящие образ человеческий!?
А? Разве не так?!
И стоит ли нам каяться в гибели немецких военнопленных у нас, когда в немецком плену НАШИХ ПОГИБЛО - В ДЕСЯТКИ РАЗ больше?!
Думается мне, что пока не покаялись немцы в совершенных ими злодеяниях, нам надо держать язык за зубами.
А у тех, кто начал каяться, поганым их языкам - найти другое применение.
Телков Мирослав Васильевич, к.б.н.,
2018 – 2024 гг.
Москва - Теребуж - Скопин
---------------------------------------------------------------
Этот рассказ ТМВ опубликовал на своей страничке в соцсети «Одноклассники» 15 января 2018 г.: https://ok.ru/profile/442410763892/statuses/67803455698292 а также на личных страничках на Facebook и VK Последняя редакция статьи – 20.10.2024 г.
С января по май 2018 года этот рассказ, судя по счетчикам на странице ОК, прочитали > 800 человек
Published: October 12, 2024.
Навигация по другим страницам этого сайта:
Last
review: October 12, 2024.
Все права защищены. Копирование содержания сайта или любой его части - возможно только с разрешения автора.
Copyright Телков М.В. © 2002 - 2024 -